«Качественное» детство или обоюдное «право быть»

Родители дают и обустраивают своим детям жизнь, исходя из разных осознаваемых или неосознаваемых задач. Одно из наиболее распространённых родительских намерений — предоставить своему ребёнку абсолютно счастливое детство. Оно понятно, объяснимо и продиктовано простыми чувствами: любовью, заботой, долгом. А также более сложными явлениями и чувствами: нарциссическими тенденциями («у моего ребёнка будет непременно самое крутое детство!»), спасательскими играми («я сам в детстве страдал, и теперь знаю, как избавить от страданий своё дитя, и непременно спасу его, уберегу от всех напастей»), прогрессирующим чувством вины («я не смог дать ему всего того, в чём он нуждался в раннем детстве, но теперь-то я должен сделать всё, чтобы он был счастлив»).


«Благими намерениями выложена дорога в ад», — гласит пословица. Ну, точно не скажу, куда ведёт эта дорога, только уж наверняка не к счастливому детству. Когда появляются намерения, исчезает ребёнок. Исчезнувшему трудно стать счастливым, тем более счастливым в чьём-то значении этого слова.


Ну а как же тогда быть нам с нашим естественным родительским желанием: сделать всё, что от нас зависит, чтобы наши дети получили от нас, взрослых, ровно то, что нужно? Это ведь так естественно — хотеть им счастья. Что, в конце концов, мы можем или должны им дать?


Я, как детский психолог и как психолог-консультант, выслушавший не одну сотню родительских и жалоб, и «плачей» о невозможности увидеть своего ребёнка постоянно счастливым, немного знаю о том, что нашим детям точно не нужно. С этого и начнём.



1. Им не нужно счастливое детство — им нужно качественное детство.

Многие родители думают, что если мы нашего ребёнка избавляем от любых негативных эмоций и трудных ситуаций, то тем самым мы вносим значительный вклад в его счастье. Это большая ошибка. Ребёнку нужны разные эмоции и ситуации.


Каждому человеку для хорошего качества его жизни важно особое, уникальное динамическое равновесие между безопасностью и развитием. В безопасной ситуации человек отдыхает, расслабляется, восстанавливается, наполняется радостью и удовольствием. Ситуация развития — чаще всего стресс, напряжение, мобилизация, возбуждение. Она помогает нам совершить наши маленькие и большие индивидуальные подвиги, позволяя нам продвигаться, открывать новое, расширять сознание, изменяться, проживать трансформации.


Для каждого ребёнка, исходя из его характера, структуры личности, психологических особенностей и жизненных условий, есть также своё динамическое равновесие. Более того, оба этих состояния обладают чрезвычайной важностью. Вследствие собственной малости и уязвимости дети остро нуждаются в безопасности, а по причине их каждодневных изменений возможность развития становится тоже чрезвычайно важной.


Очень часто новый опыт чреват сопутствующими «негативными» эмоциями: страхами, тревогами, беспокойствами. И многие родители, пытаясь «спасти» своего ребёнка от негатива, «спасают» его и от развития, часто просто проецируя свой неудачный взрослый опыт («мне было очень обидно, когда у меня отбирали во дворе игрушки, и я должен во что бы то ни стало уберечь его от этого») или свои задавленные чувства («мне сейчас страшно и грустно встречаться с потерей и смертью, я буду и ребёнка уберегать от этих тем, не разговаривая с ним об этом, даже если тот задаёт прямые вопросы»).


Ребёнок способен пережить любые чувства и неприятности, если при этом он будет с кем-то, желательно с кем-то важным и значимым для него. Наше желание не говорить ему чего-то («он не вынесет этого!», или «ему ещё рано, он не поймёт») продиктовано только нашим опытом одинокого переживания горя и боли. Когда с нами это случалось — нас били, унижали, обижали, на нас наезжали и т.д., — с нами не было того, кто бы мог разделить это, поддержать, объяснить, защитить. И теперь нам кажется, что раз нам, большим, страшно, то ему, маленькому, — и подавно. И вот тогда нам в голову приходят не очень правильные решения: мы врём, вместо того чтобы искать и находить честные слова, подходящие для его возраста; мы умалчиваем, вместо того чтобы поговорить; мы боимся за него, вместо того чтобы верить; мы опираемся на свой иногда травматичный опыт, вместо того чтобы пытаться за нашими проекциями увидеть Его. И быть с Ним, что бы ни происходило в его жизни.


Уберегая ребёнка от маленьких неприятностей, мы не учим его справляться с большими, которые вполне могут появиться в его жизни. Говоря: не лезь, не ходи, не пробуй, не рискуй, мы приучаем его к тому, чтобы интроспективно выбирать безопасность вместо развития. А предлагая ему регулярно выбирать безопасность, делаем его более неуверенным, тревожным, пассивным, чем тот, каков, возможно, он есть сам по себе. А ведь мы можем сказать: «лезь, но я тебя подстрахую» или «ты сам держись вот тут крепче», «иди, но возьми вот это с собой, вдруг пригодится», «рискуй, если то, за что бьёшься, действительно очень важно для тебя». Хотя, конечно, ради его безопасности иногда важно сказать: «ты не пойдёшь туда, я — твой отец, и я не отпускаю тебя». В конце концов, мы иногда вполне вправе выбирать себя, и ради уменьшения нашей родительской тревоги мы можем конфронтировать с нашим ребёнком по поводу его потребностей. Ведь опыт конфронтации также бесценен.


Сейчас среди детей новая «эпидемия» — полное отсутствие мотивации. Эпидемия легко объясняется прежней, дефицитной во многих смыслах жизнью их взрослых. Родитель, ранее страдавший от недостатка чего-либо, теперь старается упреждать любые желания своего малыша. Какой-то прежний дефицит кажется такому родителю большим несчастьем, и он хочет приложить все усилия, чтобы избавить своего ребёнка, как ему кажется, от совершенно ненужных страданий. В результате родитель, глядя на ребёнка через призму своего дефицита, даёт тому то, чего не хватало когда-то ему самому, но часто совсем не то, что нужно этому маленькому человеку.


Не успевающий по-настоящему чего-то захотеть ребёнок даже не начинает свою психологическую работу по выделению потребности и контакту с миром по поводу её удовлетворения, как уже оказывается «накормлен», и часто не тем, что, быть может, хотел, успей он выпестовать своё желание. А регулярное «не то» приводит, как известно, к токсикозу. И все силы ребенка уходят скорее на то, чтобы переработать токсичное, а не на то, чтобы осознать, выделить желание, применить творческое приспособление к среде и добиться-таки того, чего так захотелось, получив энергию и удовольствие от содеянного.


Иногда случается так, что родитель (или старший член семьи), решивший посвятить себя славному делу воспитания подрастающего поколения, начинает быть избыточно вовлечён в чужой процесс. За ребёнка начинают делать всё то, что он, по сути, должен делать сам. Учёба, аппетит, режим, мотивация, контроль становятся делом старшего. И тогда ребёнок перестаёт хотеть учиться, есть, вовремя ложиться спать, управлять своими желаниями, следить за своими процессами. Он становится пассивным, инфантильным либо сопротивляющимся, раздражённым, болезненным. Взрослый начинает испытывать много злости, раздражения, обиды — ведь он всё сделал для того, чтобы ребёнок рос счастливым! И где? Где счастье-то? Сплошная неблагодарность, неучтивость и полное разочарование!


Перефразирую фразу из известного фильма: «Счастье — это когда тебя замечают». Когда замечают ТЕБЯ. И так непросто бывает иным, вот таким «всю себя отдавшим», бабушкам и мамам объяснить, как ничтожно мало на самом деле они видят и замечают своего ребёнка. Им кажется, что они совершенны в этом, хотя на самом деле по их квартире ходит какой-то картонный мальчик, которого они нарисовали как икону, под названием «мой сын» или «мой внук», а реальный ребёнок сидит где-нибудь в углу, потерянный и ужасно одинокий, часто в отчаянии, без надежды быть замеченным и понятым.


Детство становится более качественным, когда у ребёнка есть возможность сформировать свою потребность и приложить усилия по её удовлетворению. Когда есть возможность с кем-то пережить фрустрированную потребность (ведь нам, как родителям, выбирая себя, иногда приходится и отказывать детям даже в том, что им прямо сейчас позарез нужно). Мы можем разделить их возмущение, злость, горе по этому поводу. Когда он способен вступить с нами или с миром в конфронтацию за то, что важно ему, и достойно для себя самого её выдержать (догадайтесь, кто его этому должен научить?). Когда ему есть с кем поделиться радостью, есть куда вылить свою творческую энергию, есть где разместить своё любопытство и познавательный интерес, есть на чьей груди отреветься и на чьё плечо опереться. Когда есть рука, которая обнимет, и кулак, который защитит. Когда материнская любовь не удушает в желании оберечь и защитить, а отцовская конкуренция не глушит из-за безотчётного страха быть превзойдённым.


От вас потребуется много внимания, включённости, интереса, любопытства, собственной осознанности, чтобы заметить собственного ребёнка, и при этом ещё хорошо бы быть таким же внимательным, включённым, интересующимся по отношению к себе и собственной жизни, к близким, к любимой работе, к ценностям и смыслам. Только обоюдно! Иначе качество его детства начнёт неуклонно снижаться. Ведь его осознанная и неосознанная идентификация будет идти прямо с вас, и чем ваше Качество качественнее, тем и его детство вероятнее будет соответствовать его личным и уникальным стандартам.


2. Нашим детям не нужны наш родительский долг и вина

Понятие долга выдумано для тех, кому запрещено хотеть, и теми, кто любит заставлять. Долг, из моих наблюдений, — понятие, только мешающее и отягощающее детскую и родительскую жизнь. У животных нет никакого долга, у них есть родительский инстинкт, а у нас ещё, у кого-то в глубине души, есть вполне взрослое желание заботиться о наших детях. Всем будет гораздо легче, если кормить, лечить, растить наших детей мы будем не потому, что мы должны это делать, а потому, что хотим. Потому, что, рожая детей, мы ВЫБРАЛИ быть их родителями. А тех, кто не выбрал, того никакой долг не заставит.

Долг рождает желание сопротивляться, а не следовать. Долг делает нас маленькими, а не взрослыми. Потому что подразумевает кого-то, кто присматривает за тем, как мы этот долг выполняем. Долг тяготит и раздражает. Он заставляет нас отказываться от чего-то важного, своего, и этот отказ непременно выльется в то, что нам непременно захочется кого-то (наших детей) нагрузить тоже каким-нибудь долгом, подменив его подлинным желанием. Долг позволяет потерять другого из виду, затмевает любовь, лишает возможности творческого взвешивания и решения: что на самом деле я могу и хочу сделать сейчас как родитель. Долг делает «Я» большим и функциональным, а «ты» — маленьким и объектным. Охваченные долгом, мы перестаём быть людьми, мы перестаем «БЫТЬ», становимся функцией под названием «родитель», и тогда наше любимое существо становится функцией под названием «ребенок».


Неисполнение этого самого долга влечёт за собой ту саму невротическую вину, которая совсем не нужна ни нам, ни нашим детям. Если уж так случилось в вашей жизни, что вы не можете быть с вашим ребёнком столько, сколько хотите или считаете нужным, если вы понимаете, что вчера несправедливо накричали, сегодня были неправы, а завтра вообще уедете опять в долгую командировку, то гораздо полезнее принять свои обстоятельства жизни, попросить прощения за ошибку или несправедливый окрик, звонить и скучать, оставляя его с хорошими, проверенными людьми, чем мучиться виной и потом пытаться её загладить, опять упуская из виду реального ребёнка и его реальные потребности. Чувствуя вашу вину, ребёнок ощущает себя «не в порядке», он догадывается, что раз вы виноваты — значит, происходит что-то неправильное. Он пытается это «неправильное» постичь и часто не может, это вызывает в нём тревогу, беспокойство и... чувство вины.


Те самые, которые любят слово «долг», — они вину считают чем-то способствующим улучшению. Считается, что виноватый быстрее исправится. Хотя виноватый быстрее ошибётся, и непременно обвинит. Залежи вины в организме обычно жаждут освобождения, поскольку невозможно стать безупречным, идеальным родителем, а склонных к упоённому самообвинению ждёт накопление вины, от которой частично избавиться можно только направив её на другого. Вечно виноватого ребёнка от счастливого отделяют парсеки.


Избавиться от долга и вины можно только присвоив себе право Быть. Это значительно сложнее для тех, кто привык опираться на выдуманный долг и привычную виноватость. Это просто для тех, кто умеет чувствовать себя, принимать свои решения и не жалеть о них. Для тех, кто умеет не слепо следовать чьим-то правилам и инструкциям, а опираться на процесс, на то, что происходит в вашей семье и с вашим ребёнком, и, следуя этому иногда малоуловимому процессу, в котором проявляется БЫТИЕ каждого в семье, иногда ошибаться. Для тех, кто понимает, что ошибка — не трагедия, а опыт, с которым всегда можно как-то обойтись. И уж в нашей власти — разрушиться от ошибки или посчитать её катализатором к развитию, а ведь можно и просто взять в опыт.


3. Нашим детям не нужны наши жертвы

Любой ребёнок предпочтёт мамино хорошее настроение котлетам, бабушкину сказку на ночь — нотации по поводу полученной «тройки», интересный выходной с папой — очередной игрушке. И поэтому если в какой-то день перед вами стоит выбор: пожертвовать своим настроением, своим чувством или ещё чем-то важным ради его расписания, учёбы, режима, разнообразного меню на обед, то не стоит. Ребёнок с большей пользой съест бутерброды вместо котлет, если он их съест в компании весёлой и довольной жизнью мамы, адекватнее переживёт плохую оценку, если послушает на ночь правильную сказку от сочувствующей и всё понимающей бабушки, получит больше незабываемых впечатлений от дня, проведённого с живым, чем-то увлечённым, а не замотанным очередными финансовыми проблемами отцом.


Нашим детям для вполне качественного детства нужно не так уж и много: безопасность, которую может дать психологически взрослый и уверенный в себе родитель; принятие, которым естественно пронизано пространство в семьях, где взрослые принимают сами себя; забота, которую легко дарит внимательный и включённый в ребенка родитель; уважение как обоюдное принятие права Быть; и интерес как возможность быть вовлечённым в Жизнь. И всё это можно назвать простым словом: Любовь.